С тех пор, как туман абсорбировал мозг Хендрикса, он, кроме английского, овладел всеми языками, которые были известны биологу. Это отнюдь не облегчило наше положение, и то, что мы говорили на итальянском или испанском, нам больше не могло помочь.
Итак, какую реакцию вызвала в центре тумана беседа Вишера и Байера? Были ли теперь мысли Великого Мастера перепутаны и направлены на разгадывание этой загадки или он сравнил разговор с мыслями и счел не заслуживающим внимания и то, и другое? Никто этого не знал, но было ясно только одно: если он что–то заподозрил, мы об этом скоро узнаем.
После того, как Байер и его бойцы отступили, Вишер оценил вред, причиненный во время боя в агрегатном отсеке, и нашел его минимальным. Мы вместе отправились в рубку управления. Коридоры были пусты, и никто не стоял у нас на пути. Все было похоже на то, что тактика Вишера привела к успеху, и я облегченно вздохнул.
В рубке Вишер задумчиво посмотрел на дыру в полу. Иззубренные края почернели от жара, а переносной резак лежал в паре шагов от края, равнодушно отброшенный в сторону.
Мы удалились от Эола на значительно большее расстояние, чем я до сих пор предполагал. Перед нами висел гигантский шар Дельты Домус, сияющий через толстое кобальтовое стекло. Справа находился центр тумана, но мы летели не прямо на него. Наш курс пролегал мимо, к той точке его орбиты, которой он достигнет только через несколько дней. Мне очень хотелось спросить Вишера, как долго он рассчитывал утаивать от экипажа свои истинные намерения, но я как можно быстрее изгнал эти мысли из своего сознания, ибо любые размышления — особенно касающиеся подробностей нашего плана — были опасны.
Через несколько минут я поймал себя на том, что раздумываю над замечанием Вишера, что через пять дней туман потеряет терпение, и тотчас занялся расчетами. С тех пор прошло больше полутора дней. Я подумал, что этот срок имеет какое–то особое значение. Если это была ловушка и мы мчимся в нее со все увеличивающейся скоростью, то окажемся возле центра Великого Мастера слишком рано. Но если Вишер намеревался сделать именно это, то меня еще больше удивило, когда некоторое время спустя он увеличил ускорение до четырех G. Ускорение утомило меня, поскольку прошло уже много времени с тех пор, как я спал по–настоящему. То, что Жаклин и Вишер тоже почти не спали, мало утешило меня, и я зевнул.
— Ложись спать, — сказал Вишер. — И ты тоже, Жаклин.
— Нет, — ответила врач и бросила на Вишера умоляющий взгляд. — Я хочу остаться здесь.
Они молча обменялись доверительными взглядами.
— Мне очень жаль, — сказал я, — но перед таким геройством я капитулирую и принимаю ваше предложение.
Для вахтенных в рубке в нишах вдоль стены находились маленькие подвесные койки, на которых они отдыхали. Я лег на одну из них и через несколько секунд заснул.
Меня разбудили резкие звуки. С онемевшим телом и закрывающимися глазами я поднялся на койке, но понадобилась пара секунд прежде, чем я смог соображать. Сначала мне показалось, что это звонит телефон.
— Тревога, — сказал Вишер, увидев мой озадаченный взгляд.
Эти слова мгновенно подняли меня на ноги, а Вишер тем временем взял в руки микрофон.
— Неполадки в агрегатном отсеке, — сказал он. — Техническая вахта, пожалуйста, проверьте.
— Что вышло из строя? — пробормотал я.
Вишер пожал плечами.
— Вышел из строя один из агрегатов, электронные датчики отметили повреждение. В настоящее время он не работает.
Мы стали ждать. Мои руки и ноги словно онемели, и каждое движение вызывало боль. Неполадки в агрегатном отсеке могли сделать нас неспособными к маневрированию на полгода, но их, возможно, можно было устранить без особых затрат и за несколько минут.
Я смотрел на экран. Перед нами находилась небольшая планетка, а Дельта Домус переместилась вправо и появилась на правом экране — значительно больше в размерах, чем тогда, когда я видел ее в последний раз. Ужасное подозрение грызло мой мозг.
— Как долго я спал? — спросил я.
— Тридцать часов, — ответил Вишер.
Боже мой! Это объясняло мое окоченение. Вероятно, я все это время лежал на койке неподвижно. Сбоку, свернувшись калачиком, в удобном кресле спала Жаклин.
— Где туман? — поинтересовался я.
— Он скрыт планетой. Я должен пролететь таким образом, чтобы экипаж не узнал о моих замыслах.
Я понял. Предупреждение достигло моего мозга: много не спрашивать, долго не размышлять. Но я должен знать еще кое–что.
— Эта планета ближайшая к Солнцу?
— Да, — ответил Вишер.
Итак, ЭУР2002 не летел прямым курсом. Может быть, туман обиделся на нас и что–то сделал в агрегатном отсеке? Нет, это было невозможно. Находящаяся на борту его концентрация была слишком мала.
— Вышел из строя дублирующий агрегат тормозного сектора, сэр, — доложила техническая вахта.
— Причина?
— Пока еще неизвестна, сэр, но мы продолжаем поиски.
— Процентов тридцать маневренности у нас есть еще? — спросил Вишер.
— Тридцать пять, сэр, — последовал ответ.
— Спасибо, — он отключился. — Мы идем на посадку, — сказал он мне.
— Это могу сделать и я, а ты должен хоть немного отдохнуть. У тебя уже черные мешки под глазами.
Он посмотрел на меня, и в его взгляде было сожаление учителя, который капитулирует перед безмерной глупостью своего ученика. Потом он достал из кармана таблетку москвитила и бросил ее в рот.
Я прошел пару шагов взад и вперед, распрямился и потянулся, чтобы ликвидировать онемение, а затем, так как не было ничего лучшего, снова стал смотреть на экран. Мы были ближе к Дельте Домус, чем маленькая планетка, поверхность которой, пустынная и изъязвленная оспинами и шрамами, была обращена к нам. Мы наискось летели к ней. Если центр тумана на самом деле находился прямо на ней, тогда…